Камилла сходила с ума от беспокойства. Я видел, что ей страшно, — ей, которой всегда все было нипочем. Признаться, ее страдания доставляли мне извращенное удовольствие, но, с другой стороны, я и сам испытывал серьезные опасения. Всякий раз, когда Генри и Чарльз оказывались поблизости друг от друга, дело едва не доходило до драки, и можно было не сомневаться, что официальная обстановка заседания нисколько не помешает им превратить зал суда в полигон для выяснения отношений. Правда, Генри нанял адвоката, и надежда на то, что третья сторона уладит конфликт, питала наш осторожный оптимизм.

В день их визита к адвокату меня позвали к телефону — звонила Камилла:

— Ричард, это я. Не заглянешь к Фрэнсису? Мне нужно с вами поговорить.

Изрядно напуганный ее тоном, я тут же побежал к Фрэнсису. Открыв дверь, он молча провел меня в гостиную.

Камилла рыдала. Прежде я лишь однажды видел ее в слезах, да и то, думаю, в тот раз вызваны они были переутомлением, теперь же все было иначе.

— Камилла, не плачь, пожалуйста. Расскажи, что случилось?

Она покачала головой, закурила, наконец собралась с духом и начала сбивчивое повествование.

На встречу они отправились втроем — Камилла уповала на то, что ее присутствие окажет на враждующих сдерживающий эффект. Поначалу ей казалось, что все идет неплохо. Генри, как выяснилось, нанял адвоката отнюдь не из альтруизма. Судья, который должен был вынести решение по их делу, славился беспощадным отношением к пьяным водителям, и, поскольку Чарльз формально был несовершеннолетним, имел просроченные права и не входил в список лиц, на которых распространялась страховка владельца транспортного средства, существовала немалая вероятность, что у Генри на время отберут права или даже конфискуют автомобиль. Чарльз изображал мученика, но против переговоров не возражал — не потому, как заявлял он всем и каждому, что сочувствует Генри, а потому, что ему все это осточертело. И так всех собак вешают на него, а если Генри еще и прав лишится, то попрекам конца-края не будет.

Однако уже через десять минут после того, как их пригласили в кабинет, разразилась катастрофа. В ответ на вопросы адвоката Чарльз бурчал что-то невразумительное, а когда тот попросил его выражаться яснее, неожиданно взорвался.

— Слышал бы ты его! — всхлипывала Камилла. — Он орал, что ему по фигу, если у Генри отберут машину, по фигу, если их обоих посадят на пятьдесят лет. А Генри… ну, можешь представить. В общем, Генри в долгу не остался. Адвокат, наверное, решил, что они оба спятили, все повторял: «Успокойтесь, успокойтесь, возьмите себя в руки». А Чарльз: «Мне плевать, что с ним будет! Да хоть бы он сдох, мне плевать! Только лучше бы стало!»

— Одним словом, это был ужас. В итоге нас просто выставили за дверь. А они все не унимались, из соседних кабинетов начали выглядывать люди, адвокату пришлось самому выйти в коридор и отконвоировать их к выходу. Чарльз на прощание послал его подальше и исчез.

— А Генри?

— Генри был страшно зол, — измученно сказала Камилла. — Я заикнулась, что можно вернуться, извиниться, попросить совета, — он мне даже не ответил. Я пошла было за ним к машине, но адвокат меня задержал. «Послушайте, — говорит, — не знаю, что у них там за разборки, но ваш брат, по-моему, просто не в себе. Попробуйте объяснить ему, что если он не поостынет сейчас, то потом и вовсе не расхлебает эту кашу. Уверяю вас, судья не станет нянчиться с ними, даже если они явятся на слушание кроткие аки агнцы. Конечно, у вашего брата есть неплохие шансы отделаться условным наказанием — не думайте, кстати, что это такая уж большая удача, — но не исключено, что он все-таки получит тюремный срок, пусть и минимальный. Либо же его отправят на принудительное лечение в манчестерскую наркоклинику — и, честно сказать, это будет весьма своевременным решением, судя по тому, что я только что наблюдал».

Камилла умолкла, вытирая слезы. Фрэнсис кусал губы.

— Что говорит Генри? — спросил я.

— Что ни машина, ни права его не волнуют, а Чарльз, если ему так хочется, может отправляться в тюрьму.

— Ты видел этого судью? — обратился ко мне Фрэнсис.

— Да.

— И как?

— Честно говоря, мне показалось, с ним шутки плохи.

Закурив, Фрэнсис помолчал и вдруг спросил:

— А что будет, если Чарльз не явится в суд?

— Не знаю… Наверное, тогда за ним придут.

— А если его не будет дома?

— К чему ты клонишь?

— Я думаю, нам нужно на некоторое время эвакуировать Чарльза из Хэмпдена, — заявил Фрэнсис. — Шут с ними, с последними занятиями. Может быть, отправить его в Нью-Йорк — к моей матушке и Крису?

— В таком состоянии?

— Ха! Можно подумать, мама не знает, что такое запой. Он там будет как у Христа за пазухой.

— Боюсь, один он не поедет.

— Тогда я поеду с ним.

— А вдруг он сбежит? — вмешался я. — Нью-Йорк — это ведь не Вермонт, если он влипнет в историю там…

— Ладно, ладно, я понял, — оборвал меня Фрэнсис. — Это так, рабочая идея… Хм. А знаете что? Давайте увезем его ко мне?

— В загородный дом?

— Ну да.

— Что это даст?

— Как — что? Полную безопасность. Думаю, мы сумеем уговорить его поехать, а оттуда он уже не выберется. Хэмпденские таксисты не потащатся в такую даль ни за какие деньги.

Камилла задумчиво посмотрела на Фрэнсиса:

— Вообще-то Чарльзу там очень нравится.

— Знаю, — довольно подхватил он. — С какой стороны ни посмотри, это лучший выход. Речь ведь идет всего о нескольких днях. Мы с Ричардом, разумеется, будем за ним присматривать, я куплю ящик шампанского… Сделаем вид, что это обычный выезд, как в старые добрые времена.

Достучаться до Чарльза оказалось непросто — мы провели под дверью битых полчаса. Камилла снабдила нас запасным ключом, но вламываться в квартиру без разрешения хозяина нам, разумеется, не хотелось. Наконец, когда мы все же решили им воспользоваться, лязгнула щеколда, и в щели возник воспаленный глаз:

— Вам чего?

— Так, просто решили тебя проведать, — беспечно ответил Фрэнсис. — Может, впустишь нас?

— Вы одни?

— Одни.

Он неохотно открыл дверь и отступил, давая нам пройти.

Занавески в кухне были задернуты, пахло, как на помойке. Когда глаза привыкли к полумраку, я увидел, что все завалено немытыми тарелками, пустыми жестянками из-под концентрированных супов и яблочными огрызками. Единственный оазис порядка наблюдался рядом с холодильником, где с издевательской аккуратностью пьяницы были выстроены рядком бутылки из-под виски.

Меж наставленных у мойки грязных кастрюль проворно метнулась маленькая тень. «Неужели крыса?» — ужаснулся я, но тут существо скакнуло на пол, и на нас посмотрели зеленые кошачьи глаза.

— Подобрал на парковке, — сообщил Чарльз. — Кстати, она не то чтоб ручная.

Задрав рукав халата, он показал нам глубокие припухшие царапины.

— Знаешь, мы вообще-то тут за город собрались, — объявил Фрэнсис, позвякивая ключами. — Что-то надоело в Хэмпдене торчать. Поехали с нами?

Чарльз одернул рукав и недобро прищурился:

— Это Генри тебя подослал?

— Что ты такое говоришь? Конечно, нет.

— Точно?

— Я его уже дня три не видел.

— Мы с ним, можно сказать, поссорились, — добавил я.

Чарльз пристально посмотрел на меня:

— Знаешь, Ричард… Я всегда считал тебя своим другом.

— Я тебя тоже.

— Ты ведь не предашь меня?

— Ни в коем случае.

— Потому что этот вот предаст и глазом не моргнет, — кивнул он на Фрэнсиса. Тот отпрянул как от пощечины.

— Ну-у, зачем ты так, — увещевательно обратился я к Чарльзу. Я видел, что на самом деле он хочет, чтобы его успокоили; в такие моменты просто не имело смысла возмущаться, взывать к совести или доказывать ему что-либо, опираясь на логику.

— Не стоит обижать Фрэнсиса, он желает тебе добра. Мы оба желаем тебе добра.

— Правда?

— Правда.

Он тяжело опустился на стул, и кошка принялась увиваться вокруг его лодыжек.